

ДЕНЕГ НЕТ (о Чехове).
Публикуется по просьбе читателя F-бука.
Несколько лет подряд меня приглашали в ГИТИС предподавать будущим режиссёрам. Курс этот называется «работа с драматургом». То есть, на мой взгляд, это вопрос о том, как понимать автора.
Чехов – это мир (если иметь в виду, что мир – это театр). Начиная с первых рассказиков, где самое смешное были как раз диалоги. Чеховские разговоры в ранних вещах! Его письма, те же разговоры. Просьба дать взаймы: «Я андам». Больше всего люблю читать его весёлые письма.
Но театр: сидишь и видишь дом, семью, люди сидят за столом при самоваре, течёт беседа вроде бы ни о чём (зрителю надо понять, о чём).
И зритель сидит. Он в позиции как бы потустороннего (посюстороннего) божества, он наблюдает, слушает, судит и рядит. Он высший судия! Дай Бог, чтобы ему было интересно, а то вообще встанет и уйдёт по ногам. Но пока что судья сидит и слушает, что происходит с этими несчастными людьми (а счастливыми театр не интересуется, ибо бесполезно, не будет сюжета).
Да, ты высший суд. Они все перед тобой постепенно раскрывают свои мысли, планы – наврут с три короба, скроются за словесами, но это дело такое, наживное, у хорошего режиссёра зритель потом разберётся, кто есть кто. Собственно, самое интересное как раз это: понять.
Вот ты вникаешь в суть дела. И неожиданно оказывается что: что у них почти ни у кого нету денег!
Ни у кого нет денег в «Чайке»! Кроме Аркадиной. И, пожалуй, Тригорина. Он же популярный писатель. Это у него в тексте ночью под луной сверкает горлышко бутылки. Каа-кая проза! А при таких описаниях, длинных и подробных, ясно одно: автор сознательно гонит листаж! То есть Тригорин явно зарабатывает на романах-то.
Теперь: а за чей счёт живёт Тригорин в доме Аркадиной? Кто, к примеру, платит за чай-сахар, за обеды-ужины, за стирку и уборку? За лошадей к поезду? За керосин, за свечи, наконец? Крепостных ныне нету, на все денежку запасай.
Ну не Тригорин платит. Он же гость!
Он, понятно ежу, живёт на содержании у хозяев. У хозяйки.
Но тут случается у него любовная интрижка с соседкой, девушка свежая, молоденькая, на все готовая ради такого необыкновенного человека, известного писателя! Тригорин, скучающий, как бык в ярме, польщён и взволнован. И везёт свою девушку в Москву.
Новая подруга всем хороша. Только у неё нету денег. Папаша не даёт.
Так: снять для неё комнату в хороших номерах, и надо же как-то её обуть-одеть! Настанет холод, вообще нужен сак (пальто) и сапожки. Своего ничего не имеется! Муфта, ридикюль, а платья с рюшами, перчатки, чулки, шляпки, да и бельё? А на извозчике к доктору (девушка забеременела). Потом тяжёлые роды. Ребенок болен.
Деньги бегут ручьями.
Следующее лето: Тригорин свободен, Нину он уже и не вспоминает, ребенок помер у неё, и писатель снова у Аркадиной на даче. И хозяйка готова платить за всё: «Эти глаза – мои!».
Но сыну она денег не даёт. Брату тоже.
Тригорин Нинку боится как огня, стал вдвойне экономен, навёрстывает за упущенное…
Что я, писателей не знаю? Особенно успешных. Занять, к примеру, на уехать с тремя детьми из Пицунды, из дома творчества писателей, мне удалось только у доброго Саши Кушнера, а поэтические книги, скажу я вам, стоят много дешевле романов на исторические темы. А Тригорин, рыженький мужчина на каблуках, отказался мне дать в долг в пространной и витиеватой форме («Если бы, Люся, вот вы ко мне бы в Москве подошли с такой просьбой…»). Он же там, на курорте, стал брать уроки испанского языка у девушки Маши (бесплатно), и она видела, как Тригорин при её появлении у себя в номере спешно прятал тарелку черешни в холодильник. И она мне рассказала, как Т. ухаживал за её подругой-актриской из театра Маяковского: две недели водил днём, после репетиции, голодную девушку по Никитскому бульвару зимой, травил байки на исторические темы, но ни в кафе, ни в ресторан, ни букета, артистке даже стало интересно, а потом сразу предложил пойти «к тебе».
Тригорин.
А Чехов, нищий, кое-как одетый, бегал в отрочестве по урокам в худых сапогах и потом вечно содержал всех вокруг себя. В свой туберкулёз старался не верить. Это ему принадлежит гениальный диалог двух фельдшеров. Один помирает и просит пощупать у него пульс. Другой: «Да мы же с тобой знаем, что пульса нет».
И в пьесе «Вишнёвый сад» у Раневской нету денег. Она, живучи в Париже, всё извела на любимого мужчину, а он, судя по всему, свалил от неё. То ли тоже не нашёл в себе сил содержать эту нищую русскую. И, представим себе (уж я повидала брошенных баб, можете мне поверить) – тут же на безрыбье подвернулся лакей Яша, мужчина молодой и на всё готовый, помог по должности, но нагло поддержал под локоток немного дольше, мало ли. В деревне все девки были от него без ума, видите ли. Его победная наглость заметно проступает в хороших спектаклях «Вишневого».
Ну будут у Раневской деньги – и все выйдут опять.
В «Трёх сестрах» денег нет у брата, и он закладывает единственную собственность семьи – дом. Сестры не могут взять в ум, как так можно было их подвести? Это же предательство! Деньги все взял себе! Дом заберут за долги! Теперь точно надо идти работать. Придётся или снимать меблированные комнатки, если удастся найти должность - или ехать в глушь, в деревню, учительствовать… И жить в избе.
Денег нет трагически.
Как их всегда не хватало Чехову! Пришлось продать гордость семьи – Мелихово, оставить без попечения построенную на свои деньги больничку… Пришлось писать длиннее (листаж, листаж).
Последняя надежда была – пьесы.
За них начисляли авторские, вещь неслыханная в прозе.
Первый провал в театре Чехов пережил тяжело. Начались кровохаркания.
Того только не хватает в этих пьесах, что будущего - спустя тринадцать лет после смерти автора начнётся бунт, революция, всех вообще выселят отовсюду, дома и дачки разграбят и пожгут, а немолодых сестёр на набережной Ялты или Одессы сомнут, выдавят из очереди, и последний корабль с беженцами уйдёт в Стамбул без них…
Так быстро всё кончилось у этих детей fin de siecle, конца девятнадцатого века. У чеховских девушек и молодых офицеров, у студентов и курсисток, у дам из общества и пьющих врачей, у этих всегдашних лишних людей, - их вечные вопросы и пространные ответы, их тоска от бесплодности усилий, их надежды на то, что через 200 лет жизнь в России будет лучше…
Ну что ж, чеховские пьесы бессмертны. Первые сто лет мы проехали.
Денег нет.
ОРИГИНАЛ