![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ПОЛИТ.РУ
"Российский поэт Андрей Ширяев покончил с собой в Эквадоре. Об этом в социальных сетях сообщили друзья и знакомые поэта.
Официальной информации о смерти Андрея Ширяева нет. Также неизвестны обстоятельства произошедшего.
В пятницу, 18 октября, в девять часов утра по Москве Андрей Ширяев опубликовал в своём Facebook запись, в которой сообщил о решении покончить жизнь самоубийством и назвал мотивы для этого.
«Чтобы не оставлять места для домыслов, коротко объясню. В последнее время два инфаркта и инсульт на фоне диабета подарили мне массу неприятных ощущений. Из-за частичного паралича ходить, думать и работать становится труднее с каждым днём. Грядущее растительное существование — оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора», — написал Ширяев.
На момент написания этой заметки Андрею Ширяеву было 48 лет. Накануне добровольного ухода из жизни он завершил свою очередную книгу. Поэт родился 18 апреля 1965 года в Казахстане, в юности перебрался в Москву, где поступил в Литературный институт им. Горького на отделении поэзии (курс Юрия Левитанского). Позже вступил в Союз писателей Москвы. В 2000 году переехал в Сан Рафаэль (Quito, Эквадор).
Многие считали Андрея Ширяева одним из интереснейших современных русских поэтов. За несколько часов до смерти он опубликовал на своем сайте последнее стихотворение."
* * *
Опубликовано 17.10.2013
Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.
Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;
и вновь — по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне — короткометражен,
а я — всего лишь пепел над океаном.
* * *
Опубликовано 11.10.2013
Веер. Бамбуковый ветер. Натянутый шёлк.
Вечный мальчишеский голос читает стишок.
Тысячу лет он приходит с пустого листа.
Девочка трогает лист, но не видит лица.
Веер касается воздуха. Воздух искрит.
Губы касаются слов, вспоминая санскрит.
Тает янтарь на ладони. Поёт вдалеке
древнее время на древнем чужом языке.
Девочка слушает. Девочка слышит слова.
Мальчик читает. По шёлку стекает смола.
* * *
Опубликовано 06.10.2013
В теле, холодном, как утро над Андами. Или
в мокрых осенних проулках под сетью брусчатки.
Или в подлеченной лаймом дешёвой текиле,
высохшей годы назад на беспалой перчатке.
В гонке по горному городу. В памяти. Вроде,
ты и не ищешь его, наглеца, самозванца,
лживого, точно чужие стихи в переводе
на торопливый жаргон поцелуев и танца.
Длинный, в нелепой одежде из мятого блеска,
ливень как ливень. Единственный. Бывший однажды.
Вроде, и ты для него — не скользящая леска
ниже щетины на горле. Лекарство от жажды.
Вы не вернётесь. Но здесь, над жаровней с углями,
в байкерском баре на всё ещё юном востоке,
светит квадратное солнце с кривыми углами —
ваш амулетик, случайно забытый на стойке.
* * *
Опубликовано 30.09.2013
Да, птицелов, сегодня последний рейс.
Не позовут птенцы, не загонят псы
к небу, где сердце мерно колотит в рельс —
там, на конце посадочной полосы.
Там, где моя земля. И по всей земле —
змеи. На каждый шаг по одной змее.
Помнишь узор на коже? В узоре тлел
воздух, струилась кобра, ползла гюрза,
властно текли тугие спирали тел
вверх по рукам. И выше — глаза в глаза.
Верь им. Люби их гнёзда. Корми с утра
кровью и тихим золотом изо рта.
Видишь плечо? Ложись на него и спи.
Кожа крепка. Узоры подобны снам.
Я помогу, не бойся. В моей степи
можно начать со смерти. Но дальше — сам.
Спи, змеелов. Иди к девяти кругам.
К небу, по пояс вкопанному в курган.
* * *
Опубликовано 19.09.2013
Рогатый череп бога. По рогам
расселись птицы. В горло по горам
проникла осень. Стиснула. Сковала.
«Ты станешь нем. Ты слышишь, мой поэт»?
Молчание – осенний пируэт
бельканто. Каллиграфия вокала.
Опять учусь безмолвию. Опять
боюсь, что не успею опоздать
не к танцу, но к усталости от танца.
Белеет кость. Кончается коньяк.
Вот только эта осень всё никак
не кончится. «Я ухожу». «Останься».
Июнь. Зима. Проходит немота,
слова не уплывают мимо рта,
и снова голос ясен и певуч. Но –
кому теперь нужны мои слова?
Я крикну. Хлопнув крыльями, сова
взлетит и расхохочется. Беззвучно.
* * *
Опубликовано 14.09.2013
Шарманка – от щеки до горизонта,
настойчива, наивна и картава,
мелодия скандалов и ризотто
из окон итальянского квартала,
венчайся с ним на празднике весеннем,
где он торгует музыкой из Вены,
бездумным летаргическим весельем
оправдывая быстрые измены
тебе – с тобою;
в воздухе окрестном
он пишет, удивлён и осчастливлен,
твой город, обернувшийся оркестром,
и море, обратившееся в ливень,
и эти неизбежные длинноты
июньских фраз и сырости осенней,
девчонку, выбирающую ноты
на ярмарке его прикосновений,
почти неосязаемых, полётных,
как радуга на кончике стилета,
фламенко на классических полотнах,
живой огонь в ловушке силуэта;
он пишет вас. Вы – музыка. Ни места,
ни времени для меньшего. Седея,
храни его, мелодия, невеста,
шарманка под щекой у Амадея.
* * *
Опубликовано 10.09.2013
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай свалился ко мне.
Он падал, как молния через грозу,
ко мне – потому что я бегал внизу.
Шалтай-Болтай продумал маршрут.
Шалтай-Болтай закрыл парашют.
Он падал ко мне миллионами жал
прицельно – куда бы я ни побежал.
Шалтай-Болтай ломает мой бок.
Шалтай-Болтай глотает желток.
Он лезет в дыру, не снимая кальсон,
и я понимаю, что всё это – сон.
Шалтай-Болтай проснулся во мне.
Шалтай-Болтай прижался к стене.
Я чую: он чует чутьём неземным,
что я со стены наблюдаю за ним.
* * *
Опубликовано 07.09.2013
В порту, на бумажных фонариках этой страны –
нелепые буквы, подобные скудным нарядам
туземок, которые, впрочем, не так уж страшны,
как мнится Гогену, а просто – чужие. Не рядом.
Не пахнут, как люди. Не севером. Мой адмирал,
вы помните свадьбу. Жена, сорванец, недотрога –
она прижималась, мурлыкнув, и я замирал
от запаха женщины, точно от голоса бога.
В служебной депеше нет места амурам. Засим
закончу. Простите мне вывод, но наше либидо
зависит от нюха, а весь пресловутый расизм –
вопрос остроты обоняния. Как ни обидно.
У крейсера течь. У мартышек веселье. Они
разят ароматами спермы и свежего пота.
Мы – пахнем унылой капустой, и клочья брони
шлифуем, сто лет дожидаясь резервного флота.
Сознание молится запахам. Где-то во мне
шевелится ужас, что я ни в одном ритуале
не чувствую запаха родины. В этой войне,
отец, мы уже проиграли.
АЛЬБОМНЫЙ РОМАНС
Опубликовано 05.09.2013
Войди. Возьми меня губами,
неси, тоскливо и смешно,
как будто клетку с голубями
за полицейское окно,
где я, уставший горлопанить,
стрелять, кусаться, биться лбом,
тебя, беспомощная память,
с собою уложу в альбом,
разглажу временем, укрою
паучьим шёлком, покажу,
как тают кольца под корою
и сок стекает по ножу,
как тлеют в сумрачных архивах
глаза цветочниц и портних –
от удивительно красивых
до удивительно пустых,
как ищет звука пантомима,
и я, отмытый добела,
смотрю, как ты неумолимо
меня уводишь от стола,
от блюдца с крошками печенья,
от розы, вклеенной в тетрадь,
от женщин, ищущих прощенья,
но не умеющих прощать,
от слов и слёз, размывших берег,
от набегающих в проём
мужских невидимых истерик,
постыдных будущим враньём,
от легкомысленной виньетки,
от мух над рыбьей чешуёй,
от голубей, сидящих в клетке,
и от себя – почти чужой,
пустячной, вычурной, незваной –
в альбом, туда, где я и ты
для новых разочарований –
страницы новой пустоты.
* * *
Опубликовано 01.09.2013
Квинтэссенция жизни, подмена, проклятие, вой
из бумажного жадного горла. Дотягивай стих,
беспокойно кивая античной слепой головой
голосам пробегающих мимо детей. Не твоих.
И смотри на младенца в ладонях мадонны. Опять
и опять. Чтобы смесью чернил и древесной трухи
заплатить за заёмную жизнь, и не жить, но писать,
презирая себя за бескровные эти стихи.
* * *
Опубликовано 31.08.2013
Пчела, прости, я снова о зиме.
Об улье на покинутой земле.
О корке наста на границах тела.
О нас. О наступившем феврале.
О том, как неожиданно стемнело,
и август в каплях оловянной стужи
прошёл. О том, что выглянуть в окно
тебе, живущей вечно и снаружи
любого дома, к счастью, не дано.
Твоя невинность – не твоя вина.
Ты так очаровательно верна
родным шестиугольникам, как будто
в садах не шла гражданская война,
и я, садовник маленького бунта,
не подавился предпоследней пулей,
опавшей в пруд и сгинувшей в пруду.
Не бойся. Новый рой покинет улей –
и я уйду.
* * *
Опубликовано 30.08.2013
Дирижабли. Стимпанк. Девятнадцатый век на сносях,
как жена рыбака – непрерывно и необъяснимо.
Под скрипучую музычку пляшут в набухших снастях
лоскуты кораблей, закопчённого неба, жасмина,
кипятка в довоенном фарфоре. Вращение. Стон
безнадёжно покорного пара под поршнем, над вами,
в механическом вальсе валов, шатунов, шестерён,
в мельтешении между мирами, вдвоём, на диване,
привезённом из южных колоний, впитавшем собой
палисандровый пот и тяжёлое масло, и слёзы
темноглазого хрупкого солнца, и ливень – босой,
бестолковый, щенячий, воздушный, как слой целлюлозы
меж пером и свободным пространством. Вы спите. На лист
опускаются капли. Причал. Карантинная зона
оживает одним из своих многочисленных лиц
и швыряет в тарелку латунные буквы закона.
Вы проснётесь в машинном отсеке. В оковах. Всполох
закольцованных радуг, мгновенной воды в небосводе.
Выброс пара. Искусство, себя застигая врасплох,
оставаться в покое. Друг друга учить несвободе.
ОТСЮДА
