* * *

[kolyuchka53]

Песня гномиков

Хорошо жить в домике,
свечки зажигать,
тоненькие томики
ровно расставлять…

А потом немножечко
поглядеть в окно,
помешать в нём ложечкой
синее темно.
2014

Назвался Одиссеем…
Капитан Немо — Тихону Браге

Назвался Одиссеем — полезай к Полифему,
назвался Немо — молчи, таиcь и скрывайся,
и даже когда Морфей приведёт морфем
к тебе в постель — молчи и не отзывайся.

Назвался капитаном — закидывай невод,
охоться с подводным ружьём в подводном овраге.
И в небе спящем, и в мире — тихо и немо,
лишь Немо ищет забвенья в море, а Тихо — в браге.

Кем назовёшься, туда и полезешь,
полезен будешь прелестью перифраза,
когда на валунах зацветает плесень
и истлевают слова в сердцевине вяза.

И если Алиса всё ещё ждёт Улисса,
плывущего из Лисcа и Зурбагана,
пускай сестра моя, корабельная крыса,
напишет ей честно, как нам погано,

(пока — без слов — он показывает на обрубок
языка, барахтающегося в дословесной тине,
и смотрит на шевеление губок
морских, на гибкие язычки актиний).

А ты, мой Браге с бутылью своей подзорной,
двояко выпуклой и вогнутою двояко,
узришь ли меня ты в этой ночи позорной,
личинкой света в дальнем созвездии Рака?

Post Scriptum
исполняется хором звёздных феечек:

Кем назовёшься, туда и полезешь,
и даже неважно, кто какого карасса;
когда грызёшь себе губы, грызёшь и грезишь,
и этим кончается плавание Гаттераса.


«A если заскучаешь, позвони…»

A если заскучаешь, позвони.
Пусть дрогнут кольца маленькой змеи
И разожмутся. Со второй попытки
Пространства плач послышится в трубе,
И вот — мой голос явится к тебе,
Как гость ночной к доверчивой спиритке.

Не прекословь ему, закрой глаза.
То, что ты слышишь, чистая слеза,
Родившаяся в кубе перегонном.
Се эликсир, ему же имя дух;
А телефон отцеживает мух
И связывает слух с другим эоном.

Так слышно хорошо и далеко,
Что не понять, с каких ты облаков
Звучишь, и сам я — из какой котельной.
Но если потихоньку закурю,
Ты догадаешься: я в том краю,
Где воздух и огонь живут отдельно.


Post Dictum

Больше уже и доказывать нечем: слово разбилось о слово,
Только остался голос твой певчий — виолончельное соло.
Птица, зовущая из тумана, из-за ночного болота…
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota*.

Утром я перво-наперво сдвину штору с окна и увижу
Красную в мокрых гроздьях рябину, поля осеннюю жижу.
Чёрного чаю с полки достану… Что ещё, как не работа?
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.

Вот и осыпался бледный твой венчик, бледного сердца бескровней,
Будешь звучать поминанием вечным в мира унылой часовне.
Встречу — не вздрогну, даже не гляну, с нимба сошла позолота.
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.

Ветер, сломавший старые сосны ночью у нас на поляне,
Ангелом чёрным времени послан, ибо известно заране
всё, что Изольда скажет Тристану утром в саду Камелота.
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.

Толстые щёки пыжат пионы, солнце встаёт за лесами,
В зарослях вербы свищут шпионы зябликовыми голосами.
И, зажимая рыжую рану, млея от смертного пота, —
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.
____________
*) Запах розы остаётся на ладони, даже когда роза отброшена (лат.)
____________

«Она умела кричать, как ворона: „Каррр!“…»

Она умела кричать, как ворона: «Каррр!» —
вкладывая в это «каррр!» столько обиды на мир,
что даже зелёный с розовым ёжиком шар
лопался, как будто в нём десять проделали дыр.

Она умела кричать, как ворона: «Каррр!» —
и спозаранку, когда я в объятиях сна
еще посапывал мирно, будила в самый разгар
блаженства — мерзкими криками из-за окна.

Может быть, это «каррр!» я больше всего и любил;
на эти губки смешливые — О, вундербар! —
глядел неотрывно и радовался как дебил,
когда они вдруг издавали жуткое «каррр!»

Она взмахивала руками — и слетались полки
её товарок чёрных на черноморский бульвар,
как в «Принце и нищем», она стаскивала чулки —
и начинался разгул этих чёрных чар!

И как заведённый злой чернавкою в лес,
но пощажённый ради молений его,
каждый миг ожидая гибели или чудес,
Я оглядывался и не понимал ничего…

Грех глядит на меня, позевывая и грозя,
Кара вензель свой острый вычерчивает за ним,
Смерть придёт — и не удостоит взглянуть в глаза,
Только вскрикнет голосом твоим хриплым, родным.

Стихи 1996–2003 гг.
_____________

«Что может быть естественней скульптуры…»

Что может быть естественней скульптуры —
любой, хоть самой глупой? После многих
забытых — и не надо вспоминать —
попыток стать иной, второй и третьей
она влилась в изгиб последней формы,
застыла и утешилась. Глядите,
как счастлива она, — хоть острый взгляд
заметить может напряженье пальцев,
подрагиванье века и в лопатках
желанье почесаться о кору
растущей рядом кособокой липы, —
но это только мнительность и нервы
прохожего, идущего своей
сомнительной дорогой, а она
уже пришла —


Маятник

Как олово холодное, блестит
Луна над спинами кариатид
В ночном окне, и тишина лилова.

Раскачивает маятник свой диск
С опаской, — словно взвешивая риск
Готового уже настать иного.

И ты лежишь, хладея и дрожа,
И ждёшь, как царь — начала мятежа,
Рассветного сигнала и укола,

Когда последний совершится взмах,
Взорвутся мускулы — исчезнет страх —
И Время превратится в Дискобола.

Одинокий

Этот человек гуляет один вечерами.
Он неотличим от других прохожих —
Кеды, куртка, кашне в полоску.
Ходом шахматного коня он обходит доску:
Эту партию он может играть вслепую.
Приближаясь к очередному киоску,
Морщит лоб и достает папироску,
Дым пускает и держит её в кулаке как дулю.

Этот человек гуляет один вечерами.
Сколько лет ему, сколько зим неизвестно.
Хорошо, что никто не лезет к нему в кастрюлю,
Не проводит пальцем по зеркалу гардероба.
Вечерами — в час, когда тени встают из гроба,
Он выходит во двор, достаёт из кармана пачку,
Огонёк зажигает торжественно, словно свечку —
И выгуливает свою невидимую собачку,
И пасёт свою заблудившуюся овечку.

Ломаный сонет

Я встану сегодня утром
и выбегу за газетой:
наверно, прочту в газете,
зачем я живу на свете.

Зачем я живу, как будто —
как будто мне не объясняли
Платон, Лао-Цзы и Будда,
как будто я сам не знаю,
что за морем так же худо.

Живём, словно силой пышем,
кричим, будто в трубы трубим —
и сами себя не слышим;
и краешком тела любим,
и пёрышком сердца пишем.

_________
Стихи 2004–2007 гг.

Слушать автора