совсем не пятничное — о дефинициях

[kolyuchka53]

"Традиционное определение терроризма теряет свою точность у нас на глазах" (Алексей Цветков)

21.09.2016

Алексей ЦветковКРОВЬ И ПЫЛЬ

В июле этого года в Ницце маргинал тунисского происхождения, хорошо известный полиции своей склонностью к мелким преступлениям и до последних дней не питавший никакого интереса к исламу, взял в аренду грузовик и прокатился по многолюдной курортной набережной. 86 человек погибли, 434 получили телесные повреждения различной степени тяжести.

В марте прошлого года, в каких-нибудь ста километрах от той же Ниццы, второй пилот немецкого лоукостера Germanwings, склонный к депрессии и суициду, заперся один в кабине и намеренно врезался в гору. Погибли все 144 пассажира и 6 человек экипажа.

Две трагедии со сравнимым числом жертв, но если первая повергла Францию, и не только ее, в долгосрочную панику и повлекла за собой серию мер по ограничению гражданских прав населения, вторая, после периода неизбежного ужаса и скорби, в целом изгладилась из нашей памяти и стимулировала лишь некоторые внутренние реформы в области гражданской авиации, для пассажиров не очень заметные. В чем тут разница, почему один комплект жертв испугал нас не в пример больше другого? Подробности можно анализировать долго, но главное различие бросается в глаза: первое преступление мы отнесли к категории актов терроризма, второе было сочтено трагической случайностью, преступлением без контекста.

Словарь определяет «терроризм» как использование насилия и запугивания в политических целях. Отсюда вытекает неизбежный вопрос: насколько этот метод оправдал себя исторически? Можно ли назвать прецеденты, когда террор, по его собственным меркам, хотя бы приблизительно увенчался реализацией исходного проекта? Как ни странно, до недавнего времени почти никто из историков не брался за эту проблему, но теперь эта лакуна в какой-то степени заполнена: ирландский профессор Ричард Инглиш опубликовал книгу под названием «Эффективен ли терроризм?»

Предполагается (хотя на самом деле это далеко не всегда так), что коль скоро ты берешься за рецензию книги, ты ее прочитал. Но моя задача здесь несколько иная, о книге я узнал из рецензии американского философа Томаса Нагеля, и она убедила меня, что читать не стоит. Самого Нагеля покоробило отсутствие в анализе Инглиша нравственной перспективы, автор попросту оценивает эффективность использованных средств и их соразмерность с результатом, но есть и другая очевидная проблема: книга фактически устарела еще до того как вышла, поскольку автор предпочитает традиционное определение терроризма, а оно теряет свою точность у нас на глазах, и нового мы пока подобрать не в силах.

Инглиш, по словам Нагеля, отличает государственный террор от частного и интересуется исключительно последним, причем не инициативами одиночек, как правило запутанными и очевидно обреченными, а организациями. В основном он рассматривает историю четырех известных террористических организаций, действовавших на протяжении заметного исторического периода: Аль-Каиды, «Временной» Ирландской республиканской армии, ХАМАСа и баскской сепаратистской группировки ETA. Ничего неожиданного в его выводах нет: террор как правило не срабатывает и поставленных целей не достигает. Отчасти это понятно ввиду асимметрии средств, какими бы кровавыми они ни были: ХАМАС причинил и еще может причинить немало бед Израилю, да и своему собственному палестинскому населению, но никто не поверит, что он в состоянии добиться ликвидации еврейского государства, то есть реализации главного пункта своей программы. С другой стороны, в случае страны басков и Северной Ирландии большинство населения не разделяло целей террористов, и трудно себе представить, чтобы в этих условиях крошечная группа фанатиков добилась радикальных перемен.

В подобном анализе была бы какая-то польза, если бы терроризм оставался в рамках своего традиционного словарного определения, но в них ему давно тесно, а попытки это определение расширить, добавив к политическим целям религиозные и идеологические, лишь усугубляют путаницу: даже если бы подобные цели были реально достижимы, на каком этапе можно считать их достигнутыми? И где провести границу между государственным террором и частным — в конце концов, ИГИЛ представляет собой нечто вроде гибрида между государством и террористической организацией, и к той же категории можно отнести ХАМАС. Да и собственно граница между террором и просто уголовным преступлением с массовыми жертвами уже настолько размыта, что респектабельные СМИ, сообщая о подобных бедствиях, старательно избегают ярлыка «терроризм» до официальной санкции, за что их резко критикует та часть публики, которая причисляет себя к пострадавшим.

Метод Ричарда Инглиша можно считать мертворожденным, а его результаты — не слишком полезными в нынешней ситуации, хотя они в чем-то утешительны. Есть три главных фактора, по причине которых террор, учиняемый, к примеру, приверженцами ИГИЛа или, в более широком плане, сторонниками исламского экстремизма, вызывает у нас гораздо большую панику, чем деятельность большинства организаций, разбираемых в книге Инглиша, несмотря на то, что западные страны затронуты им в гораздо меньшей степени, чем доморощенными террористами в совсем еще недавнем прошлом. Во-первых, это, конечно, точка отсчета, теракт 11 сентября 2001 года, беспрецедентный по своим масштабам, но с тех пор, как легко заметить, никем не повторенный, и не просто из-за отсутствия желания. Парадигма войны с аморфной массой международного террора, запущенная администрацией Джорджа Буша-младшего, с тех самых пор во многом определяет наше к нему отношение — президент США Барак Обама попытался было эту парадигму отменить, но ее вновь запустил в обращение президент Франции Франсуа Олланд.

Во-вторых, это явление, которое по-английски именуется copycat crime — массовое копирование преступления, совершенного каким-нибудь антисоциальным индивидом по крайней мере отчасти ради произведенного эффекта. Много лет назад, например, в США некий злоумышленник подсыпал цианистого калия в капсулу лекарства, продающегося в свободном доступе — покупатель скончался, но увы, оказался не единственной жертвой, и капсулы с тех пор выпускают запаянными.

И, наконец, это явление, которое в экономике именуется free rider — буквально означает безбилетный проезд, но в широком метафорическом смысле — пользование общественными благами без собственного взноса в их финансирование, например неуплата налогов человеком, ожидающим, что правительство все же будет защищать его в случае вооруженного нападения. Оказывается, к терроризму это понятие тоже применимо, хотя и в несколько парадоксальном смысле.

Если мы проанализируем действия водителя грузовика в Ницце, мы найдем в них эти элементы с лихвой. Он явно был наслышан о серии индивидуальных терактов в Израиле, где злоумышленники использовали в качестве оружия автомобиль, и грузовик в этом плане — лишь укрупнение калибра. Не будучи замечен в особой склонности к исламу, он одолел краткий курс исламского экстремизма практически за неделю, что дало ему возможность подключиться к глобальной угрозе и позиционировать себя как часть этой угрозы, по крайней мере в сознании жертв. Даже руководство ИГИЛа жалуется, что большинство поступающих к ним добровольцев не имеет элементарного представления об исламе.

А теперь присмотримся к мнимому контрасту с преступлением пилота Germanwings. Элемент подражания здесь как раз не исключен, поскольку в некоторых авиакатастрофах (например, рейса Egyptair 990 у побережья Новой Англии в 1999 г.) подобные мотивы подозревались. Но будучи просто немцем, злоумышленник не имел никакой возможности подключиться (или быть подключенным в сознании публики, что то же самое) к исламскому экстремизму. Поэтому его поступок никому не пришло в голову квалифицировать как акт террора и, несмотря на сравнимое число жертв, он не причинил соразмерной паники.

Это, конечно, всего лишь одна параллель, но их можно подобрать немало, может быть десятки. Преступления подобного рода пугают нас не сами по себе, а в зависимости от категории, к которой мы их мысленно относим, и ничего рационального в таком поведении нет. Мы вообще склонны преувеличивать свою рациональность. Беда в том, что мнимая опасность становится реальной, когда она овладевает умами миллионов и ложится в основу государственной политики. То и дело кто-нибудь из этих политиков выступает с заявлением, что исламский террор представляет собой экзистенциальную опасность для демократических государств. Между тем, даже в роковом 2001 году шанс погибнуть от террористического акта в США был один на 100 тысяч, а в последнее десятилетие составлял один на 56 миллионов. Для сравнения, в Израиле в годы второй интифады — 1:35000, а в Ольстере в десятилетия ирландских беспорядков — 1:25000. Ввиду обоюдной паники, как со стороны населения, так и со стороны правительства, проблему решили попросту утопить в деньгах. Как подсчитали сотрудники американского Института Катона Джон Мюллер и Марк Стюарт, к 2009 году на борьбу с террористической угрозой правительство США расходовало дополнительно 75 миллиардов долларов в год, и если бы эффективность этих затрат оценивалась в соответствии с принятыми в экономике стандартами, то в их отсутствие в стране должно было бы происходить четыре крупных теракта ежедневно. На такую вероятность нет даже намека.

На самом деле террор действительно представляет огромную опасность, может быть даже экзистенциальную, но не с той стороны, в которую мы смотрим. Никому не придет в голову причислять президента Сирии Башара Асада к исламским экстремистам — а тем более его пособника и защитника В. В. Путина. Между тем, число жертв сирийской гражданской войны многие оценивают почти в полмиллиона, и большинство из них на совести самого Асада, а не ИГИЛа, возникновению которого он немало способствовал. Миллионы беженцев, стремящихся в соседние страны и Европы, грозят разрывом социальных тканей — и не в силу приписываемой им злонамеренности, а просто потому, что сопротивляемость этих тканей не бесконечна. Но мы не относим ковровые бомбардировки бочками со взрывчаткой или канистрами с отравляющим газом к числу терактов, равно как намеренное разрушение больниц и школ. В лучшем случае мы объявляем их военными преступлениями, протоколируем, подшиваем в папки и водружаем на полки — собирать пыль.

ОРИГИНАЛ